Андрей Каренин. Виктор Пелевин о Фаулзе pro et contra

Интерпретация книг и статей Виктора Пелевина — дело нелегкое и весьма неблагодарное. Как правило, такого рода писатели творят сложные, временами "заумные" картины, так что понять "истинный" смысл написанного временами достаточно сложно. (Этим, кстати, и объясняется ироническое отношение В. Пелевина к словам "реальность", "подлинная жизнь", "настоящий мир".) Впрочем, поклонники этого жанра, вероятно, именно за это Виктора Пелевина и любят. Мы не будем брать на себя смелость в подробном освещении всех смыслов и подтекстов статьи В. Пелевина "Джон Фаулз и трагедия русского либерализма", тем более что в тексте статьи, как нам показалось, явно или "за кадром" фигурирует практически вся мировая литература. Интересно было бы понять, для кого, собственно, пишет Виктор Пелевин, в расчете на какую читательскую аудиторию он создает свои замысловатые тексты? Ответ на этот вопрос существенно пояснит и проблему непосредственного содержания самой статьи.

Из названия статьи следует, что творчество и фигура Джона Фаулза хотя бы отчасти должны стать предметом рассмотрения автора. Это первый вывод, второй же состоит в признании связи между текстами Фаулза и историей российского общества, хотя опять же, слово "либерализм" достаточно многозначно. С первого взгляда логичные выводы после прочтения текста самой статьи оказываются неверными. В статье В. Пелевина фигурируют только два произведения Фаулза: романы "Коллекционер" и "Волхв", названный Пелевиным "Магом" (английское "The Magus", видимо, перевод Б. Кузьминского — "Волхв" чем-то не угодил автору статьи), причем частично пересказывается только "Коллекционер". О, безусловно, интересном творчестве Джона Фаулза более нам ничего автор не говорит. Что же касается связи творчества Фаулза с российском обществом, то здесь, по мнению В. Пелевина, существуют тематические пересечения между короткими эссе на последней странице "Независимой газеты" (а конкретно статьей Александра Гениса "Совок") с дневником одной из героинь фаулзовского "Коллекционера", девушки Миранды. Реальна или иллюзорна ли это связь, вопрос важный и интересный, однако диалог между двумя текстами не столь очевиден на первый взгляд. Пелевин чувствует эту связь метафизически, прибегая к услугам собственной писательской интуиции: ":читая этот дневник, я никак не мог отделаться от ощущения, что уже видел где-то нечто подобное". Этот примечательный факт из биографии В. Пелевина нам как историкам литературы ни о чем не говорит. Сам же автор напоминает нам, что роман Джона Фаулза был написан в 1963 году, то есть до написания Генисом своей статьи, следовательно, английский писатель вряд ли читал "Независимую газету" с эссе "Совок". Статью следовало бы, строго говоря, назвать так "Мои ощущения от чтения Фаулза" или "Чтение Фаулза и размышление о судьбах русского либерализма", это было бы менее броско, но зато связано с содержанием статьи. На основе всего вышесказанного легко вырисовывается образ идеального поклонника данного текста: он должен, в первую очередь, отказаться от строгой логики и дать волю чистому чувству, поэтому людей с техническим складом ума следует сразу же отвергнуть.

В начале статьи В. Пелевин кратко пересказывает содержание романа Джона Фаулза "Коллекционер", причем мысль автора не задерживается на перипетиях романа и достаточно быстро выводит читателя на нужную Пелевину цитату из дневника героини романа. Затем эта цитата извлекается из контекста фаулзовского произведения и переносится в контекст современной отечественной публицистики, где и становится весьма актуальной. Подобную операцию с художественным текстом способны произвести лишь постмодернистски настроенные авторы, так как именно они декларируют полный разрыв текстов с реальностью, их породившей. Таким образом, в категорию идеальных читателей нельзя включить профессиональных филологов, историков, культурологов, не принадлежащих к постмодернистскому крылу нашей культуры. Далее круг лиц, отчаянно не попадающих в число поклонников данного текста В. Пелевина, растет: на это ясно указывает фраза ":которого она называет Калибаном в честь одного из героев Шекспира". Идеальный пелевинский читатель, судя по этому высказыванию, не знает, кто такой Калибан и чье перо ввело этого героя в литературную реальность. Этот факт известен всем читателям произведения великого английского драматурга, поэтому людей, мало-мальски приобщенных к мировой культуре также можно исключить из потенциальных адресатов статьи В. Пелевина. При этом все-таки странно, что В. Пелевин указывает на литературное происхождение Калибана, не указывая аналогичное в случае с "Игрой в бисер", "Вишневым садом" или "Архипелагом ГУЛаг". Очевидно, автор статьи считает, что Герман Гессе, Антон Чехов и Александр Солженицын известны предполагаемому читателю лучше, чем Уильям Шекспир. Здесь в логику автора, на наш взгляд, вкрадывается существенное противоречие. Непонятно, к какой читательской категории обращается В. Пелевин. Можно предположить, что В. Пелевину, сообщающему литературное происхождение героя Калибана, надоедает просвещать своих "темных" читателей и он рассчитывает на их тягу к самообразованию. В общем, портрет идеального читателя получается довольно примечательным: это человек без всякого образования и способности мышления, но отчаянно стремящийся думать как люди с научным складом ума. Идеальный читатель Пелевина на деле не знает элементарных вещей, но одновременно уверен в своей глубокой интеллектуальности и начитанности. Само построение статьи указывает нам на это, роль же самого автора скромна — он лишь помогает таким читателям "выбиться в люди".

В. Пелевин сравнивает ситуацию, описанную в романе Фаулза с состоянием современного российского общества. Миранда Фаулза соответствует, по логике писателя, совкам как всем не способным реагировать на изменившиеся не в их пользу условия жизни. В эту категорию, к слову сказать, попадают практически все, включая старую советскую интеллигенцию, появляющуюся в статье в лице Александра Гениса. Пафос пелевинского текста направлен именно против последней категории лиц. Старые интеллигенты не могут "вписаться" в современную жизнь, полную коварных и безжалостных нуворишей (герой "Коллекционера"), и к тому же повествуют о собственных комплексах на страницах отечественной прессы. В. Пелевин советует им читать произведения Фаулза, где якобы можно найти ответы на все жизненные вопросы. Мы с радостью присоединяемся к такой пропоганде творчества Фаулза, однако нерешенным остается еще один маленький вопрос: внимательно ли сам В. Пелевин читал романы Джона Фаулза. Смысл статьи "Джон Фаулз и трагедия русского либерализма" сводится, строго говоря, к двум тезисам. Во-первых, по логике А. Гениса, под термин "совок" можно подвести всех тех, кто не может найти себе места в условиях новой реальности, в том числе и самого А. Гениса. Во-вторых, трагедия русских либералов во главе все с тем же Генисом состоит в абсолютном непонимании происходивших и происходящих в России событий и, главное, в незнании способа существования в условиях "рынка". В общем, действительно, стоит посочувствовать русским либералом, однако кажется, что сама ситуация несколько надумана или доконструирована самим Пелевиным. Аллегория абсолютной несвободы Фаулза переносится на современное российское общество, но в верности такого отождествления могут быть определенные сомнения. Героиня Фаулза — сама аристократка, социальное противостояние в "Коллекционере" имеет место между старой и новой элитой, причем элитой английского происхождения. Практически все романы Фаулза являют собой диалог автора с английской культурой разных эпох (например, "Коллекционер" и "Волхв" — с Англией середины XX века, "Червь" — XVII века, "Любовница французского лейтенанта" — XIX века). В. Пелевин, очевидно, не отдает себе отчета в том, что Англия — это не Россия и тем более не СССР. Излишне напоминать, что в нашей стране во второй половине XX века никогда не было столкновений одинаковых по своему типу элит. Элиты Фаулза совпадают в материальной стороне дела и различаются по, если угодно, родовой принадлежности, но деньгами обладают и те, и те. Героиня Фаулза оказывается лицом к лицу с абсолютной властью, но ее дневник полемичен не только по отношению к нуворишам, но и к ее собственному аристократическому кругу. Миранда только с помощью такого жестокого опыта экзистенциально прозревает и видит недостатки в том числе и своего прежнего образа жизни: деньги и вседозволенность объединяют и жертву, и палача. Символично, что герой Фаулза выиграл свои деньги в тотализаторе, то есть не приложил никаких усилий для обретения богатства. Это сближает его с Мирандой, которая богата "случайно", по своему семейному статусу. Сталкиваются две одинаковые системы ценностей, это понимает Миранда, именно это и ужасает ее. В современной России дело обстоит принципиально иным образом: трагедия русского либерализма состоит в отчетливом различии систем ценностей старой интеллигенции и новой полукриминальной элиты. Именно поэтому представители первой категории не могут чувствовать себя уверенно в новых условиях. Аналогия с современной Англией посему весьма и весьма малоубедительна. Остается только один вариант существования связи между Фаулзом и современной Россией: дневник Миранды изымается из реальности фаулзовского повествования и становится универсальным, применимым ко всем эпохам высказыванием. Но в этом случае текст Фаулза теряет изначальную авторскую интонацию и превращается из слова английского писателя в факт сознания В. Пелевина. Поэтому мы вынуждены еще раз констатировать малое отношение статьи В. Пелевина к роману Фаулза.

Наша статья названа "Виктор Пелевин: pro et contra", но пока здесь звучали только отзывы "против". Однако все те аргументы, приведенные нами в качестве опровержения мнений В. Пелевина, с легкостью могут превратиться в факты "за". Все зависит от ценностных категорий читательской аудитории. С точки зрения идеальных читателей В. Пелевина, отсутствие строгой, подчас трудной для восприятия логики, сочетание ликбеза с апелляцией к наукообразности и, возможно, главное — полный разрыв с реальным историческим миром, построение своей, "иной" реальности и является гарантом популярности пелевинских текстов. Действительно, Виктор Пелевин строит собственные миры, основываясь на личных многообразных "ощущениях". Нужно признать, что он в данном случае весьма оригинален. В любом случае, популярность В. Пелевина, в большей степени, чем размышления о судьбах русской интеллигенции, свидетельствует о состоянии нашего сегодняшнего общества. Повторимся, сам текст дает адекватное представление об уровне самих читателей. Статистика свидетельствует о преобладании в российской читающей среде идеальных читателей В. Пелевина, в расчете на которых он и пишет свои книги. Вопрос не в том, хорошо это или плохо, это в условиях смены жизненных ориентиров в России закономерно. Однако можно предположить, что время неуверенности в собственных силах закончится, и только тогда станет очевидна ценность В. Пелевина как писателя и старой интеллигенции как осмысленного явления. Все, в принципе, понятно, остается лишь ответить на вопрос: напишет ли Джон Фаулз статью о Викторе Пелевине.
Источник www.pelevin.nov.ru

Тем временем:

... Я пыталась дозвониться два раза. И сразу после...
     -- Я уже говорила папе вчера, что ты, наверно, будешь вечером звонить. Нет, он все равно... Скажи, как ты, Мюриель? Только правду!
     -- Да все чудесно. Перестань спрашивать одно и то же...
     -- Когда вы приехали?
     -- Не помню. В среду утром, что ли.
     -- Кто вел машину?
     -- Он сам, -- ответила дочь. -- Только не ахай. Он правил осторожно. Я просто удивилась.
     -- Он сам правил? Но, Мюриель, ты мне дала честное слово...
     -- Мама, я же тебе сказала, -- перебила дочь, -- он правил очень осторожно. Кстати, не больше пятидесяти в час, ни разу...
     -- А он не фокусничал -- ну, помнишь, как тогда, с деревьями?
     -- Мамочка, я же тебе говорю -- он правил очень осторожно. Перестань, пожалуйста. Я его просила держаться посреди дороги, и он послушался, он меня понял. Он даже старался не смотреть на деревья, видно было, как он старается. Кстати, папа уже отдал ту машину в ремонт?
     -- Нет еще. Запросили четыреста долларов за одну только...
     -- Но, мамочка, Симор обещал папе, что он сам заплатит. Не понимаю, чего ты...
     -- Посмотрим, посмотрим. А как он себя вел в машине и вообще?
     -- Хорошо! -- сказала дочь.
     -- Он тебя не называл этой ужасной кличкой?..
     -- Нет. Он меня зовет по-новому.
     -- Как?
     -- Да не все ли равно, мама!
     -- Мюриель, мне необходимо знать. Папа говорил...
     -- Ну ладно, ладно! Он меня называет "Святой бродяжка выпуска 1948 года", -- сказала дочка и засмеялась...

Сэлинджер Джером (Salinger Jerom)
«Шесть рассказов»