Унего были великолепные картонные фермы с коровками и колодцами; целыегородки, крепостцы, пушки, стреляющие горохом, деревянные солдатики,кавалеристы, кораблики и пароходы... - И без обеда,бедняжка. Мне показалось, что вы какой-то угрюмый здесь стоите, - онаперевела взгляд на матросов, вручную отводивших подвешенный контейнер напредназначенное ему место в трюме... Единственное, чего я не предусмотрел, это астронавт, выросший в этомгородке и решивший посетить родные места именно ямой день... Уэстлейк Дональд (Westlake Donald) Смотрите также: Виктор Пелевин. Джон Фаулз и трагедия русского либерализма Джон Сильвер. Женщина французского лейтенанта Галина Юзефович. Дары «ВОЛХВА» Андрей Каренин «Виктор Пелевин о Фаулзе» Андрей Каренин. Виктор Пелевин о Фаулзе pro et contra Поиск по библиотеке: Ваши закладки: Обратите внимание: для Вашего удобства на сайте функционирует уникальная система установки «закладок» в книгах. Все книги автоматически «запоминают» последнюю прочтённую Вами страницу, и при следующем посещении предлагают начать чтение именно с неё. |
Джон Фаулз (John Robert Fowles) - Произведения - Волхв
Тем временем: ... Но этот последний
решительный взлет никак не давался старому мэтру, хотя его чувства были
напряжены и пронзительны чрезвычайно, хотя непогрешимый математический
расчет неуклонно вел его к прекрасному заключению. Внезапно его мозг словно
бичом хлестнула страшная мысль. Что, если уже в начале его гений дошел до
своего предела, и у него не хватит сылы подняться выше? Ведь тогда
неслыханное дотоле соло не будет окончено! Ждать, совершенствоваться? Но он
слишком стар для этого, а молитва помогает только при создании вещей простых
и благочестивых. Вот эти муки творчества, удел всякого истинного мужчины,
перед которыми жалки и ничтожны женские муки деторождения. И с безумной
надеждой отчаяния старый мэтр схватился за скрипку, чтобы она закрепила
ускользающее, овладела для него недоступным! Напрасно! Скрипка, покорная и
нежная, как всегда, смеялась и пела, скользила по мыслям, но, доходя до
рокового предела, останавливалась, как кровный арабский конь, сдержанный
легким движением удил. И, казалось, что она ласкается к своему другу, моля
простить ее за непослушание. Тяжелые томы гордых древних поэтов чернели по
стенам, сочувствовали скрипке и как будто напоминали о священной
преемственности во имя искусства. Но неистовый мэтр не понял ничего и грубо
бросил в футляр не помогшую ему скрипку. |