.. отпустили пораньше. -- Хот... Язви тя!.. -- Отец был рад сыну, рад был видеть его. Тольконе знал, что делать, -- А Борозя-то живой ишо, -- сказал...
нутренним чувством, и для того, чтоб удовлетворить оное, сказав первойсвоей жене, что он едет в польские свои деревни для ос-мотрения оных, поехали, прибыв в Нарву, оставил свою пово..
И со скрежетом неслись внеизвестное вон из земного мира трамваи. На трамвайной площадке временно существовал дракон с винтовкой, несясьв неизвестное...
-----------------------------------------------------------------------
John Fowles. A Maggot (1985). Пер. - В.Ланчиков. М., "Вагриус", 1996.
OCR & spellcheck by HarryFan, 31 July 2002
-----------------------------------------------------------------------
ПРОЛОГ
Слово "Maggot", вынесенное в заглавие этой книги [поскольку в русском
языке не существует слова, совмещающего в себе все значения английского
слова "Maggot", для перевода названия книги переводчику пришлось
ограничиться лишь одним его значением; перевод этого слова в самом романе
варьировался в зависимости от контекста с максимальным соблюдением смысла,
приданного ему автором], означает "червь, личинка", которая со временем
должна преобразиться в крылатое существо. Всякий сочиненный текст - такая
личинка; по крайней мере, так хотелось бы думать сочинителю. Прежде это
слово имело еще одно, почти забытое сейчас значение: "прихоть, фантазия".
В конце XVII - начале XVIII века оно употреблялось в переносном смысле для
обозначения музыкальных произведений - танцев и напевов, - не имевших
четкого жанрового названия: "фантазия мистера Бевериджа", "фантазия
милорда Байрона", "фантазия Карпентеров". Описанные ниже события
приходятся как раз на эту эпоху, и на создание моей литературной фантазии
меня подвигла та же причина, по которой создавались "фантазии" того
времени: тема не шла из головы. На протяжении нескольких лет в моем
воображении часто возникала одна и та же картина: горстка безликих
спутников движется без видимой цели навстречу неким событиям. Дело, скорее
всего, происходит в далеком прошлом, потому что едут они верхом; путь их
лежит по безлюдной местности. Такой вот расплывчатый образ, ничего более
определенного. Я не знал, откуда они, почему эта картина так настойчиво
всплывает из подсознания. Они едут, едут, их путешествию не видно конца.
Просто череда всадников на горизонте - словно прокручивается склеенная в
кольцо кинопленка; или словно чертится, чертится неизменная строка -
единственная уцелевшая строка забытого предания.
Но однажды черты одного всадника обрели отчетливость. Мне в руки
случайно попал выполненный карандашом и акварелью портрет молодой женщины.
Своего имени художник не поставил, зато в углу виднелась короткая
чернильная помета. Это была дата, написанная по-итальянски и не слишком
разборчиво: "16 июля 1683". Такая точность пришлась мне по душе чуть ли не
больше самого портрета. Кстати сказать, особыми достоинствами он не
отличался, однако в лице этой давно умершей девушки, в ее взгляде
проступала такая неизъяснимая сила, что казалось, будто она жива и сейчас,
будто она не желает покидать наш мир. И портрет стал неотвязно меня
преследовать. Возможно, из-за этого неприятия смерти мое воображение и
связало женщину с портрета с другой женщиной, которая жила гораздо позже и
которой я уже давно восхищался.
... Это все равно что глотать аспирин при холере.
Я огляделся. Кто-то сдаст первым. По-видимому, Антонио - высокий,
худощавый, манерный, но чрезвычайно симпатичный уроженец Рима с шапкой
белокурых вьющихся волос. Обычно, когда подступает тошнота, лицо приобретает
зеленоватый оттенок. Что же касается Антонио, то лицо его цветом напоминало
ликер "шартрез", вероятно от природной бледности итальянца. После того как
судно особенно резко накренилось, Антонио вскочил и молча выбежал из салона.
Сила примера столь велика, что спустя несколько секунд из-за стола
поспешно вышли еще трое: двое мужчин и девушка. Через пару минут, кроме
капитана Имри, Стокса и меня, за столом остались только мистер Джерран и
мистер Хейсман.
При виде поспешного бегства сотрапезников капитан и стармех обменялись
удивленными взглядами и, качая головой, принялись дозаправляться горючим.
Капитан Имри, рослый моряк с пронзительным взглядом голубых близоруких глаз,
копной седых волос и длинной, как у пророка, бородой, был облачен в
двубортную тужурку с золочеными пуговицами и широкой нашивкой коммодора
королевского военно-морского флота, которую носил незаконно, и орденскими
планками в четыре ряда, которые носил по праву. Достав из привинченного к
палубе'контейнера бутылку виски, он налил стакан чуть не до краев, добавив
туда немного воды. В эту минуту судно подбросило и накренило, но капитан
Имри не пролил ни капли. Опустошив одним залпом содержимое стакана, он
потянулся к трубке. Капитан Имри давно усвоил хорошие манеры.
О мистере Джерране этого я бы не сказал. Он хмуро разглядывал телячьи
котлеты, брюссельскую капусту, картофель и пиво, очутившиеся у него на
брюках. Но стюард был тут как тут - со свежей салфеткой и пластмассовым
ведерком.
Несмотря на странно заостренный череп и широкое одутловатое лицо, Отто
Джерран с первого взгляда казался человеком нормального телосложения...
